Сообщений в теме: 225

[Стрiлець]

Он выгуливает пса. Чудеса!

Пес по скверику несется! 
Рад он воздуху и солнцу!
 
В лужу, травку и песок 
Прыг да скок, прыг да скок!.. 

Шерсть отряхивает рьяно — 
Брызги словно из фонтана. 

Пес полаял на лягушку, 
Облизал подол старушки. 

Он за кошкою гонялся, 
Перед сукой унижался.
 
Он подрался, помирился, 
На него хозяин злился,
 
Стукнул по уху его. 
Псу не больно, ничего!
 
Он не то готов стерпеть, 
Только б дома не сидеть
 
В душной маленькой квартире 
Между кухней и сортиром 

На девятом этаже 
Иль в хозяйском гараже, 

Где бензины и резины, 
Банки, тряпки и корзины. 

"О, хозяин, я так рад!
Не смотри на циферблат!" 

Но прогулки срок отмерен, 
Пес бредет послушно к двери.
 
Против власти не попрешь… 

Как на нас он всех похож.

Г. Давыдько

[Стрiлець]

Сповідь

- По що прийшов ти? - Сповідатись.
- У чім вина? - Я друга поховав.
- А ще? - А ще не стало батька й брата,
І сина в матері Господь забрав.

- То гріх який ти хочеш відмолити?
- Гріх друга!
- Чи він його мав?
- Напевно мав… не встиг проститись,
Не встиг сказати все коханій і дочці,

І матері не зміг вклонитись,
За щире серце й руки золоті…
- Прощаю гріх. Чого ще хочеш?
- Прости й мені мої гріхи!
- Які ж твої?

- Дрібних багато, але один у мене є страшний…
- Ну, що ж, кажи!
- Прости, що мертвий - він, а я - живий!
- Хотів би смерть його прийняти?
- Я захистить хотів та не зумів…

- Цього не буду я прощати.
- Чому?!!
- За це вже друг тебе простив.

Світлана Пазиченко
29 вересня 2015 р.

[AppS]

- Звідки ти, чорна валко, пташина зграє?
- Ми, капелане, мешканці міста, якого немає.
Прийшли сюди, принесли покору і втому.
Передай своїм, що стріляти більше немає по кому.

Наше місто було з каменю та заліза.
В кожного з нас тепер у руці дорожня валіза.
В кожній валізі попіл, зібраний під прицілом.
Тепер навіть у наших снах пахне горілим.

Жінки в нашому місті були дзвінкі й безтурботні.
Їхні пальці вночі торкались безодні.
Джерела в місті були глибокі, наче жили.
Церкви були просторі. Ми їх самі спалили.

Найкраще про нас розкажуть могильні плити.
Можеш із нами просто поговорити?
Даруй нам свою любов, стискай лещата.
Тебе ж, капелане, і вчили сповідувати і причащати.

Розкажи нам, навіщо спалили наше місто.
Скажи хоча б, що зробили це не навмисно.
Скажи, принаймні, що буде покарано винних.
Скажи взагалі бодай щось, чого не скажуть в новинах.

- Добре, давайте я розкажу вам, що таке втрата.
Звісно, всіх винних чекає гідна розплата.
І невинних вона, до речі, теж чекає потому.
Вона чекає навіть тих, хто взагалі ні при чому.

Чому саме ви потрапили до темних потоків?
Потрібно було уважніше читати книги пророків.
Потрібно було оминати пекельні діри.
Для мирянина головне – не бачити в дії символи віри.

Пам’ятаєте, що сказано в пророків про біль і терпіння,
про птахів, які падають на міста, мов каміння?
Ось саме тоді й починаються, власне, втрати.
В кінці – там взагалі погано, не буду навіть розповідати.

Яка між нами всіма різниця? Як між приголосними й голосними.
Всі готові сприймати смерть, якщо це буде не з ними.
Ніхто й ніколи в цьому житті не омине розплати.
Я завжди говорю про це своїм, коли не маю чого сказати.

Я не знаю нічого про неминучість спокути.
Я не знаю де вам жити і як вам бути.
Я говорю про те, що кожному з нас властиво.
Якби ви знали, як нам усім не пощастило.

 

Сергій Жадан

[Vendigo]

 

"Револьвер"

Быть может, в болотном Бенгале,
Где все превращается в прах,
Быть может, в горах Трансвааля,
Быть может - в афганских горах,

 

У черных суданских колодцев,
На быстрой бирманской реке -
Однажды тебе доведется
Стоять на кровавом песке.

 

Стоять, как на том эшафоте,
Свое проклинать удальство,
Ведь сильные люди напротив,
А рядом с тобой - никого.

 

Откушав несвежий лишайник,
Падет боевой дромадер,
Конь может споткнуться случайно,
И ноги сломать, например.

 

Твой номер шестой, а не первый,
Быть может и вовсе шестьсот,
К тебе не подтянут резервы,
И помощь к тебе не придет.

 

Забудь про линкор или крейсер,
Внезапно застрявший в пути,
На друга в бою не надейся -
Он может тебя подвести.

 

Когда на окраине света
Вам рядом придется стоять,
Он может удрать незаметно,
И даже цвета поменять.

 

Забудь про товарищей тыщи,
И прочие сотни химер,
Ты друга верней не отыщешь,
Чем твой боевой револьвер!

 

Он только, лежавший в кармане,
В последний решительный час
Тебя никогда не обманет,
Тебя никогда не предаст!

 

Забудь арбалеты и пики -
В отставку отправлены в срок,
Залит в нержавеющий никель
Тяжелый британский "Бульдог"!

 

Сошел не с конвейерной ленты -
Ручная работа и план,
Системы "Веблей" или "Трентер",
"Бленд-Прайс" или даже "Варнан".

 

А может - системы Франкотта,
Лежавший на дне кобуры,
Где дверца Абади - ворота,
Ворота в другие миры!

 

С тобой через воды пожарищ,
И медные трубы прошел,
Твой самый надежный товарищ -
Заботься о нем хорошо!

 

Накладки из черной резины
Скрепи крестовидным винтом,
Корми его маслом машинным,
И самым отборным свинцом.

 

Свинец окольцован оправой
(Ее протереть не забудь!) —
Цилиндры из медного сплава,
На донце - гремучая ртуть.

 

Считай их, за дверцей Абади:
Раз, два, три, четыре, пять, шесть.
Есть адрес на каждом снаряде,
На пуле - тем более есть!

 

Чей адрес на твердом бауле,
Куда упакована смерть?
Кому предназначена пуля,
Куда ей сегодня лететь?

 

Куда, за раскатами грома,
Снаряд бронебойный ушел?
В туннель из блестящего хрома,
Известный под именем "ствол".

 

Калибр — легко испугаться,
Покой потерять насовсем,
На глаз - миллиметров тринадцать,
Точнее - двенадцать и семь,

 

Полдюйма - дрожать заставляют
Небес и земли существо,
Полдюйма всего отделяют
От смерти врага твоего!

 

Но помни, вступающий в битву:
Крючок спусковой нажимай
И только одну лишь молитву
Всегда и везде повторяй,

 

Запомни молитву простую,
Всегда повторяй и везде:
Врагу - предпоследнюю пулю,
Последнюю пулю - себе!

 

Адам Линдсей Гордон (англ. Adam Lindsay Gordon; 19 октября 1833 года, Фаял, Азорские острова — 24 июня 1870 года, Виктория, Австралия) — австралийский поэт и политический деятель.

[Стрiлець]

Змей Тугарин

Баллада

1

Над светлым Днепром, средь могучих бояр,
Близ стольного Киева-града,
Пирует Владимир, с ним молод и стар,
И слышен далёко звон кованых чар –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

2

И молвит Владимир: "Что ж нету певцов?
Без них мне и пир не отрада!"
И вот незнакомый из дальних рядов
Певец выступает на княжеский зов –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

3

Глаза словно щели, растянутый рот,
Лицо на лицо не похоже,
И выдались скулы углами вперёд,
И ахнул от ужаса русский народ:
"Ой рожа, ой страшная рожа!"

6

И начал он петь на неведомый лад:
"Владычество смелым награда!
Ты, княже, могуч и казною богат,
И помнит ладьи твои дальний Царьград –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

5

Но род твой не вечно судьбою храним,
Настанет тяжёлое время,
Обнимут твой Киев и пламя и дым,
И внуки твои будут внукам моим
Держать золочёное стремя!"

6

И вспыхнул Владимир при слове таком,
В очах загорелась досада –
Но вдруг засмеялся – и хохот кругом
В рядах прокатился, как по небу гром, –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

7

Смеётся Владимир, и с ним сыновья,
Смеётся, потупясь, княгиня,
Смеются бояре, смеются князья,
Удалый Попович, и старый Илья,
И смелый Никитич Добрыня.

8

Певец продолжает: "Смешна моя весть
И вашему уху обидна?
Кто мог бы из вас оскорбление снесть?
Бесценное русским сокровище честь,
Их клятва: "Да будет мне стыдно!" *

9

На вече народном вершится их суд,
Обиды смывает с них поле –
Но дни, погодите, иные придут,
И честь, государи, заменит вам кнут,
А вече – каганская воля!"

10

"Стой! – молвит Илья, – твой хоть голос и чист,
Да песня твоя не пригожа!
Был вор Соловей, как и ты, голосист,
Да я пятернёй приглушил его свист –
С тобой не случилось бы то же!"

11

Певец продолжает: "И время придёт,
Уступит наш хан христианам,
И снова подымется русский народ,
И землю единый из вас соберёт,
Но сам же над ней станет ханом!

12

И в тереме будет сидеть он своём,
Подобен кумиру средь храма,
И будет он спины вам бить батожьём,
А вы ему стукать да стукать челом –
Ой срама, ой горького срама!"

13

"Стой! – молвит Попович, – хоть дюжий твой рост,
Но слушай, поганая рожа:
Зашла раз корова к отцу на погост,
Махнул я её через крышу за хвост –
Тебе не было бы того же!"

14

Hо тот продолжает, осклабивши пасть:
"Обычай вы наш переймёте,
На честь вы поруху научитесь класть,
И вот, наглотавшись татарщины всласть,
Вы Русью её назовёте!

15

И с честной поссоритесь вы стариной,
И, предкам великим на сором,
Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете: "Станем к варягам спиной,
Лицом повернёмся к обдорам!" *

16

"Стой! – молвит, поднявшись, Добрыня, – не смей
Пророчить такого нам горя!
Тебя я узнал из негодных речей:
Ты старый Тугарин, поганый тот змей,
Приплывший от Чёрного моря!

17

На крыльях бумажных, ночною порой,
Ты часто вкруг Киева-града
Летал и шипел, но тебя не впервой
Попотчую я каленою стрелой –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!"

18

И начал Добрыня натягивать лук,
И вот, на потеху народу,
Струны богатырской послышавши звук,
Во змея певец перекинулся вдруг
И с шипом бросается в воду.

19

Тьфу, гадина! – молвил Владимир и нос
Зажал от несносного смрада, –
Чего уж он в скаредной песни не нёс,
Но, благо, удрал от Добрынюшки, пёс, –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!"

20

А змей, по Днепру расстилаясь, плывёт,
И, смехом преследуя гада,
По нём улюлюкает русский народ:
"Чай, песни теперь уже нам не споёт –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!"

21

Смеётся Владимир: "Вишь, выдумал нам
Каким угрожать он позором!
Чтоб мы от Тугарина приняли срам!
Чтоб спины подставили мы батогам!
Чтоб мы повернулись к обдорам!

22

Нет, шутишь! Живёт наша русская Русь!
Татарской нам Руси не надо!
Солгал он, солгал, перелётный он гусь,
За честь нашей родины я не боюсь –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

23

А если б над нею беда и стряслась,
Потомки беду перемогут!
Бывает, – примолвил свет-солнышко-князь, –
Неволя заставит пройти через грязь –
Купаться в ней свиньи лишь могут!

24

Подайте ж мне чару большую мою,
Ту чару, добытую в сече,
Добытую с ханом хозарским в бою, –
За русский обычай до дна её пью,
За древнее русское вече!

25

За вольный, за честный славянский народ!
За колокол пью Новаграда!
И если он даже и в прах упадёт,
Пусть звон его в сердце потомков живёт –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

26

Я пью за варягов, за дедов лихих,
Кем русская сила подъята,
Кем славен наш Киев, кем грек приутих,
За синее море, которое их,
Шумя, принесло от заката!"

27

И выпил Владимир – и разом кругом,
Как плеск лебединого стада,
Как летом из тучи ударивший гром,
Народ отвечает: "За князя мы пьём!
Ой ладо, ой ладушки-ладо!

28

Да правит по-русски он русский народ,
А хана нам даром не надо!
И если настанет година невзгод,
Мы верим, что Русь их победно пройдёт, –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!"

29

Пирует Владимир со светлым лицом,
В груди богатырской отрада,
Он верит: победно мы горе пройдём,
И весело слышать ему над Днепром:
"Ой ладо, ой ладушки-ладо!»

30

Пирует с Владимиром сила бояр,
Пируют посадники града,
Пирует весь Киев, и молод и стар,
И слышен далёко звон кованых чар –
Ой ладо, ой ладушки-ладо!



А.К.Толстой.


Вторая половина 1867

[Стрiлець]

СЛЕТ - СИМПОЗИУМ


Привольны исполинские масштабы нашей области.
У нас - четыре Франции, семь Бельгий и Тибет.
У нас есть место подвигу. У нас есть место доблести.
Лишь лодырю с бездельником у нас тут места нет.

А так - какие новости? Тем более, сенсации...
С террором и вулканами здесь все наоборот.
Прополка, культивация, мели-мели-мели - орация,
Конечно, демонстрации. Но те - два раза в год.

И все же доложу я вам без преувеличения,
Как подчеркнул в докладе сам товарищ Пердунов,
Событием высокого культурного значения
Стал пятый слет-симпозиум районных городов.

Президиум украшен был солидными райцентрами -
Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер.
Эх, сумма показателей с высокими процентами!
Уверенные лидеры - опора и пример.

Тянулись Стельки, Чагода... Поселок в ногу с городом.
Угрюм, Бубли, Кургузово, потом Семипердов.
Чесалась Усть-Тимоница. Залупинск гладил бороду.
Ну, в общем, много было древних, всем известных городов.

Корма - забота общая. Доклад - задача длинная.
Удои с дисциплиною, корма и вновь корма.
Пошла чесать губерния. Эх, мать моя целинная!
Как вдруг - конвертик с буквами нерусского письма.

Президиум шушукался. Сложилась точка зрения:
- Депеша эта с Запада. Тут бдительность нужна.
Вот, в Тимонице построен институт слюноварения.
Она - товарищ грамотный и в аглицком сильна...

- С поклоном обращается к вам тетушка Ойропа.
И опосля собрания зовет на завтрак к ней!..
- Товарищи, спокойнее! Прошу отставить ропот!
Никто из нас не завтракал - у нас дела важней.

Ответим с дипломатией - мол, очень благодарные,
Мол, ценим и так далее, но, так сказать, зер гут,
Такие в нашей области дела идут ударные,
Что даже в виде исключения не вырвать пять минут.

И вновь пошли нацеливать на новые свершения.
Была повестка муторней, чем овсяной кисель,
Вдруг телеграмма: - Бью челом! Примите приглашение!
Давайте пообедаем! Для вас накрыт Брюссель.

Повисло напряженное, гнетущее молчание.
В такой момент - не рыпайся, а лучше не дыши!
И вдруг оно прорезалось - голодное урчание
В слепой кишке у маленького города Шиши.

Бедняга сам сконфузился! В лопатки дует холодом,
А между тем урчание все громче и сочней.
- Позор ему - приспешнику предательского голода!
Никто из нас не завтракал! дела для нас важней!

- Товарищи, спокойнее! Ответим с дипломатией...
Но ярость благородная вскипала, как волна.
- Ту вашу дипломатию в упор к отцу и матери! -
Кричала с места станция Октябрьская Весна.

- Ответим по-рабочему! Чего там церемониться.
Мол, на корню видали мы буржуйские харчи! -
Так заявила грамотный товарищ Усть-Тимоница,
И хором поддержали ее Малые Прыщи.

Трибуну отодвинули, и распалили прения,
Хлебали предложенья как болтанку с пирогом.
Объявлен был упадочным процесс пищеварения,
А сам Шиши - матерым, но подсознательным врагом.

- Пущай он, гад, подавится Иудиными корками!
Чужой жратвы не надобно! Пусть нет - зато своя!
Кто хочет много сахару - тому дорога к Горькому!
А тем, кто с аппетитами - положена статья...

И населенный пункт 37-го километра
Шептал соседу радостно: - К стене его! К стене!
Он был опытный и искренний поклонник
стиля "ретро",
Давно привыкший истину искать в чужой вине.

И диссидент Шиши горел красивым синим пламенем.
- Ату его, вредителя! Руби его сплеча!
И был он цвета одного с переходящим знаменем,
Когда ему товарищи влепили строгача.

А, впрочем, мы одна семья - единая, здоровая.
Эх, удаль конармейская ворочает столы!
Президиум - "Столичную", а первый ряд - "Зубровую",
А задние - чем бог послал, из репы и свеклы.

Потом по пьяной лавочке пошли по главной улице,
Ругались, пели, плакали,
и скрылись в черной мгле.

В Мадриде стыли соусы,
В Париже сдохли устрицы,
И безнадежно таяло в Брюсселе крем-брюле.

А. Башлачев. 1988

Сообщение отредактировал Стрiлець: 13 Май 2018 - 20:23