Сообщений в теме: 62

[Alias]

Стрiлець, теперь понятно, спс за разъяснение.

[Alias]

Вроде бы как обычный советский довоенный рассказ про «шпиёнов»:
 

Владимир Крышин. Беседа с «товарищем» Мельниковым

– Мне нужно уходить, – произнес Мельников, схватив в охапку трех своих сыновей и обняв их своими мощными руками. – Бездельники и бродяги! – добавил он шутливо и по обыкновению потащил их из кухни в спальню, где и побросал на кровати.
Такая процедура очень нравилась шестилетнему младшему сынишке, однако все трое рычали, как львы.
– Тебе опять нужно уходить? – спросила его жена с пониманием.
Она знала, что с ним что-то происходит, что-то кипит внутри его. Он всегда с настоящим фанатизмом за что-нибудь брался, не особенно задумываясь о происходящем. Трудовые отношения его не волновали: в их семье из поколения в поколение передавалось сознание того, что работа – это жизнь, и иначе быть не может. Однако сейчас он больше не ощущал очевидности этого, что его смущало.
«Сталин – марионетка нэпманов и кулаков!» – кричали они на политических собраниях вот уже несколько лет. Теперь же они видели, как нэпманы и кулаки искали благосклонности у того же Сталина.
«И они наверняка приберут его к своим рукам!» – проговорил Мельников про себя.
Этого они, конечно, хотели. Но пойдет ли он сам на это? Вот в чем заключался вопрос.
Гражданка Мельникова, его жена, никогда особенно не интересовалась политикой. Но она понимала, точнее, чувствовала, что Сталин желает добра рабочим и ему можно доверять. Он сам когда-то был простым рабочим и знает, что происходит в душах людей.
– Он обо всем забудет, как это всякий раз случалось с крупными шишками в прежние времени, – буркнул Мельников.
– Я в это не верю, – возразила жена. – Он живет очень просто, это видно даже по его одежде. Конечно, время расставит все по своим местам. Между прочим, вот в газете «Правда» письмо от угнетаемых боярской Румынией трудящихся Бессарабии.
Мельников что-то пробормотал, затем умылся, причесался и переоделся, жуя при этом бутерброд, затем сказал:
– Думаю, у меня сегодня будет счастливый день. Этот Быстриков – настоящий парень!
– Вот это-то мне как раз и не нравится, – произнесла Мельникова. – Если кто-то уличен в обмане…
– Мне это тоже не нравится, – согласился Мельников. – Но какое это имеет отношение ко мне? Это было давно, и никто толком не знает, что произошло в действительности. Может быть, и среди директоров не все чисто… Тогда надо проверять каждого…

В кафе гостиницы «Интурист» Мельников спросил, где можно найти гражданина Быстрикова, так как не увидел его среди посетителей.
– Директора Быстрикова?
– Черт побери! Быстриков – директор? Хотя ему всегда чертовски везло!
Но вот он появился. Теперь он был одет совершенно по-иному, производя впечатление преуспевающего человека. Семенящей походкой Быстриков приблизился к Мельникову и протянул ему обе руки.
Мельников был рад, что не попал в центр всеобщего внимания. Элегантные манеры сидевших за столиками посетителей, официанты во фраках и салонная музыка сконфузили его. Это была не столовая, в которой обычно собирались рабочие.
Быстриков провел Мельникова через несколько больших залов и комнат, без умолку что-то говоря, двигаясь легко и свободно. Наконец, они оказались в небольшой комнате, довольно уютной и вполне подходящей для дружеской встречи. Здесь Мельников стал более разговорчивым…
– Да, – проговорил Быстриков, выпуская под потолок цепочку дымовых колец одно за другим, иногда до десятка кряду. – Мир велик и в то же время мал. На химическом заводе мне нечего было делать. Что же мне, оставаться всю жизнь мелким служащим и гнуть хребет за какие-то триста рублей в месяц, а то и меньше? Тогда как другие жиреют и богатеют! И губить свой талант?
«А как же тогда обстояло дело с вредительством на химическом заводе?» – подумал Мельников.
– Так вот, дорогой Мельников, – продолжил Быстриков, – я совершил большой прыжок из Москвы в Париж. А оттуда подался в Лион и затем в Страсбург. Как видишь, в итоге я в верхних эшелонах. Ведь я теперь директор крупного франко-люксембургского агентства производителей… Да, да, в настоящее время я поставил, как говорится, свою палатку в Москве. Положение, однако, совершенно иное, чем было когда-то…
Мельников решил про себя, что этому можно поверить. На Быстрикове был хорошего покроя костюм из дорогого материала. Из кармашка жилетки выглядывали золотые часы, а на пальцах сверкали кольца, стоившие целое состояние. Да и булавка для галстука была с жемчугом. «Стало быть, у него кошелек набит денежными купюрами, а в банке открыт счет», – мелькнуло в голове Мельникова.
– Все это, естественно, не само по себе произошло, – добавил Быстриков. – Пришлось здорово побороться. Надо было знать, как использовать те или иные преимущества, и постоянно держать ушки на макушке, товарищ Мельников. Спотыкаться на каких-то препятствиях было просто непозволительно.
«А почему, собственно, он все это мне рассказывает?» – подумал Мельников.
– А как твои дела, дорогой мой Мельников? Но сначала выпьем. Твое здоровье!
Быстриков был всегда большим любителем выпить, так что Мельникову было трудно держаться с ним наравне.
– Так вы, парни, совершили в СССР небольшую индустриализацию, пока меня не было, не так ли? – Быстриков внимательно огляделся вокруг и громко рассмеялся. Затем продолжил начатую мысль шепотом: – Мельников, должен сказать тебе, что большевики… не могут совершить даже настоящую индустриализацию… наподобие французской…
– Да, у нас произошло много изменений, – отреагировал Мельников. – Кое-чего я так и не понимаю.
Быстриков помолчал какое-то мгновение, потом спросил:
– А как лично твои дела? Если они отправят заведующего цехом Мельникова на пенсию, то сколько сотен рублей он будет получать?
Он снова засмеялся с открытой насмешкой.
– Времена сейчас трудные, – ответил Мельников, подумав о прежних идеалах и о функциях, которые ему приходилось исполнять в свое время в троцкистской фракции и эсэровской партии.
– Другими словами, это самый настоящий дриблинг, как говорят футболисты, – согласился с его замечанием Быстриков. – За рубежом мы об этом слышали. Мне приходилось часто встречаться с эмигрантами. – Он наклонился вперед и продолжил: – И ты покорно соглашаешься со всем происходящим? Могу сказать тебе, что в Бессарабии кое-что назревает. Но большевики ни за что не признают её присоединения к Румынии. Если получится сохранение существующего положения… то со временем дунайские порты все равно перейдут к Румынии. Они для нее жизненно необходимы… впрочем, как и вся Бессарабия… – и для мира, и для войны.
Быстриков придвинулся поближе вместе со стулом и продолжил:
– Мельников, у меня много дел, и ты мне нужен.
Максим Мельников посмотрел своему собеседнику в глаза и спросил:
– Ты хочешь сказать, что можешь предложить мне другую работу?
– Да. Ты можешь ничего и никому об этом не говорить?
– Естественно, если это необходимо.
– Работа, Мельников, не совсем обычная. Но ты должен сначала пообещать мне помалкивать обо всем, чтобы не знала ни одна душа.
«Работа-то, видимо, весьма специфическая, если связана с такой секретностью», – подумал Мельников и после некоторого раздумья сказал:
– Обещаю. – Это прозвучало громко и решительно. – Я принес с собой документы и рекомендательные письма с прошлых мест работы.
Он было полез во внутренний карман пиджака, но Быстриков молча отмахнулся. Пригубив из фужера, видимо для храбрости, Быстриков начал говорить, как обычно выступают на больших конференциях:
– Товарищ Мельников, я располагаю некоторыми полномочиями от французской военной промышленности. В течение нескольких лет на вашем химическом заводе планируется производство некоего газа для промышленных целей. Эксперименты успешно завершены. Это нам известно. Но мы хотели бы знать детали производственного процесса. Входить в непосредственный контакт с инженерным персоналом мне бы не хотелось. Все должно произойти не более как через двое-трое рук. Я должен контактировать с человеком, который не вызовет никакого подозрения, но будет иметь доступ к секретам. План этот я разработал досконально. Теперь мне нужен первый человек в этой цепочке. И им станешь ты, Мельников.
Мельников сидел неподвижно, смотрел не мигая на Быстрикова.
«Смотри-ка, как изменился Быстриков, – подумалось ему. – Нос у него вытянулся и стал крючковатым. Глаза сделались хитрыми и смотрят пытливо и проницательно. Волосы встали дыбом и похожи на петушиный гребень. Голова птичья, как у стервятника, почти как у коршуна».
– Таким образом, – продолжал Быстриков, – у тебя появляется шанс получить определенную сумму денег, а на остальное тебе чихать. Кроме того, это будет твой реванш. Ты будешь доволен, Мельников. У тебя же ведь нет никаких опасений? Ты всегда был честным парнем, дорогой мой Мельников. Даже слишком честным, я это знаю. На своей должности ты мог бы позаботиться и о себе. А что ты получил за это? Пинок в задницу. Хотя то, о чем я говорю, не имеет никакого отношения к честности. Это сделка, ясная и простая. Промышленники всего мира, так или иначе, связаны друг с другом. В следующем году этот секрет все равно будет известен во Франции. Можешь мне поверить: на Западе тоже есть отличные умы. Но к чему проводить исследования и опыты, когда есть более быстрые и прямые пути получения необходимых результатов? Разреши дать тебе совет, Мельников, если тебя станут одолевать угрызения совести. Смотри на все с политической точки зрения. Сыграй трюк со сталинским режимом в СССР. Этот газ, уверяю тебя, вообще-то ужасная вещь. Он может проникать в танки и железобетонные сооружения. Следующая война станет для СССР чертовски упрощенной…
Мельников по-прежнему сидел перед Быстриковым неподвижно и молча. Что можно увидеть, если выбрать какую-нибудь точку на стене и упорно ее рассматривать? Ему показалось, что комната наполнилась серой, как туман, пылью. Где-то кто-то резко бил по куску железа: газовая атака! Из окопов выскочили группы солдат и устремились вперед – на голове у них были противогазы. Артиллерия молчала. На поле боя, как духи, молча сражались люди, падая, как подкошенная трава под взмахом косы. На противоположной стороне разрасталось серое облако. Газ! Газ! Защиты от него нет. А трое из умирающих тысяч – разве не его, Мельникова, сыновья? – упавшие руками вперед в его сторону, выронив беспомощно свои винтовки и корчась от мук. Срывая в агонии со своих лиц маски, они кричат: «Отец!.. Отец!.. Предатель!.. Предатель!»
«Мельников, что с тобой происходит? Подумай о куче денег! Другой на твоем месте не мешкал бы ни минуты. В мире все происходит по одному и тому же сценарию: выигрывает первый, которому нет никаких дел до других!» – пронеслось у него в мозгу.
Мельников стал подниматься очень медленно, не отрывая глаз от человека, сидевшего за столом напротив. Выпрямившись во весь рост, он поднял правую руку и, как молотом, ударил кулаком прямо в лицо Быстрикова. У того брызнула кровь из носа, как вода из родника.
Быстриков отшатнулся назад, потом взял себя в руки и подскочил к Мельникову, опрокинув столик.
– Псих! Ты сошел с ума!
Мельников сделал движение, как бы намереваясь еще раз ударить Быстрикова. Тот отскочил назад. Вдруг в комнате появилась гражданка Котикова, секретарша директора завода, казалось ждавшая в соседней комнате. К ней присоединились официанты и несколько посетителей.
– Теперь я понимаю, – произнес Мельников, быстро взглянув на секретаршу. – Вы уже давно следили за мной, прикидывая, не возьмусь ли я за это грязное дело. Но нет, друзья мои, обойдетесь без меня…
В комнате царило замешательство. Люди задавали друг другу вопросы, повскакав со своих мест за столиками. Секретарша занялась носом Быстрикова, пытаясь остановить кровь.
– Может быть, я и не стану настоящим большевиком-сталинцем, – сказал Мельников, дрожа от возбуждения. – Но я знаю одно: мы, рабочие, не хотим новой войны, не хочет ее и Сталин: он еще не отошел от прошедшей. И он уже кое-что сделал в этом отношении – во всяком случае, намного больше, чем любое другое правительство до него. Это следует признать. И Бессарабия не имеет ничего общего с войной. А быть предателем я не хочу. Мои трое сыновей…
Внезапно в комнате появился заведующий кафе в сопровождении милиционера. Быстриков стал вращать глазами.
– Что здесь происходит? – спросил милиционер.
– Я врезал ему разок, – ответил Мельников.
– Как вы могли? Вы что же, с ума сошли? Нанести удар такой силы…
– Все не так уж и плохо, – пробормотал Быстриков, прижимая к носу окровавленный платок. Он произнес это настолько комично, что все присутствовавшие, включая милиционера, рассмеялись.
О причине разыгравшегося скандала милиции знать было ни к чему, поэтому Быстриков заявил, что заплатит за все. Рассчитавшись, он хотел было покинуть кафе в сопровождении своей помощницы.
Однако милиционер удержал его за руку, произнеся:
– Все хорошо, тем не менее пройдем в милицейский участок, а потом и на Лубянку.

А на самом деле…

Спойлер

… переделка из Дах Вальтер. Наш соотечественник Мюллер (Рассказы). Берлин, 1935 (изменения выделены курсивом)

[Alias]

Один из главных немецких танатических текстов первой половины 20 века - "Германия должна жить, даже если мы должны умереть" (Deutschland muß leben, und wenn wir sterben müssen) ака "Прощание солдата" (Soldatenabschied)


Генрих Лерш

ПРОЩАНИЕ СОЛДАТА


Прости меня, мама, в поход отпусти.

И слезы не следует лить в укоризну:

Мы нынче сражаться идем за Отчизну.

Прости меня, мама, в поход отпусти.

Позволь напоследок главу пред тобою склонить:

Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!



Мы нынче сильны и свободны, отец,

И в сердце огонь разгорается жизни.

Покорны рабы, не имея Отчизны,

А мы и сильны, и свободны, отец.

Ты сам научил меня пули свинцовые лить:

Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!



Послушай, жена: призывает нас Бог.

Он создал Отечество, полное блага.

В руках Его блещет любовь и отвага.

Послушай, жена: призывает нас Бог.

Всевышнюю благость мы смертью должны искупить:

Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!



Утешься, любовь, не горюй и не плачь:

Твоим женихом, я замечу однако,

Вовеки не станет трусливый служака.

Утешься, любовь, не горюй и не плачь.

Хочу на прощанье тебе поцелуй подарить:

Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!



Прощайте, живые, живите за нас.

Когда же падем мы под градом свинцовым,

То нашим последним окажется словом:

Прощайте, живые, живите за нас.

Воистину – немец не может иначе служить:

Пускай мы погибнем, но будет Германия жить!

http://www.topos.ru/...-genriha-lersha